Когда он отстранился, я дышала тихо и ровно, прикосновение его губ просто превратилось в воспоминание. Верность говорила мне, что мое место здесь, в объятиях мужчины, с которым я разделила столько всего, но моя душа молила о чем-то другом, об огне, который разгорался сам по себе: о Versace, танзаните и руках, от которых у меня перехватывало дыхание. Меня переполняли чувства, хотя внутри все рушилось.

Если я могла желать Дьявола, это значило, что и во мне была тьма.

Глава тридцать первая

Я должна была подвергать сомнению свой жизненный выбор, искать ключ от камеры Ивана или делать что-то хоть немного полезное. Вместо этого я сидела в гостиной с Библией на коленях и смотрела, как солнце опускается за горизонт. Книга была на русском, поэтому я не могла ее прочесть, но слова не имели значения. Это была помощь свыше, в которой я нуждалась… подобно распятию или чесночному ожерелью.

«Je hais Madame Richie. Tu hais Madame Richie. Nous haïssons Madame Richie. Я ненавижу Миссис Ричи. Ты ненавидишь Миссис Ричи. Мы ненавидим Миссис Ричи». С каждым днем я все больше ненавидела гадалку. Я возложила на нее всю вину за то, что она привела в движение нечто, что я не могла остановить. Может, я и была глупа, но она должна была признаться в том, что наложила на меня заклятие, заставлявшее меня наслаждаться удушьем и прикосновениями тьмы. Несмотря на отсутствие высшего образования, я знала, что никому в здравом уме не понравится существовать без кислорода.

Входная дверь тихо стукнула, но с тем же успехом ею можно было хлопнуть – резкий щелчок вызвал вибрацию в кончиках моих пальцев. Не могло быть яснее, кто только что вошел, даже если бы его встречал марширующий оркестр. Энергия, которую он нес в себе, могла бы поспорить с визгом в фильмах ужасов, когда сверкающий нож вонзается в жертву.

Должно быть, у Ронана был плохой день.

Желудок сжался, я взяла книгу, открыла ее на случайной странице и притворилась, будто увлеченно читаю. Я стояла спиной к дверному проему, но мне не нужно было видеть, чтобы знать, что он тихо вошел в комнату. Его присутствие словно окутало меня одеялом скользящих гадюк: черных, гладких, грозящих укусить.

Мне стало любопытно, не закончились ли в Москве девственницы, которых можно было похитить. Я не считалась, ведь меня уже похитили. И я была шлюхой в душе.

Если отбросить шутки, в тот момент я несколько переживала за собственную безопасность.

Я почувствовала, как Ронан подошел к дивану напротив и сел. Мне стоило большого труда не отводить взгляда от неразборчивых букв кириллицы, но я еще не готова была признать его присутствие. Не говоря об утреннем унижении, которое вызвало румянец стыда, напряжение, которое он излучал, было примерно таким же комфортным, как прыжок в огонь.

Я поняла, что он, должно быть, знает о моей прогулке в его драгоценное подземелье, и он этому не рад. Вероятно, меня видела Юлия – у нее глаза на затылке.

Если Ронан не хотел, чтобы я спускалась туда, стоило повесить на дверь замок.

«Клик… клик». Звук нарушил тишину и пережал пульсирующую жилку на моем горле. Мой разум был в полном беспорядке, пытаясь расшифровать источник звука, но я заставила себя небрежно перевернуть страницу.

Ронан знал, что я не умею читать по-русски, но никак не прокомментировал предательски нелепую книгу в моих руках. В комнате царила тишина, если не считать непрекращающегося звука, действовавшего мне на нервы.

«Клик… клик».

Мне казалось, что это хуже, чем китайская пытка водой. Я вдруг поняла, что он будет продолжать эту игру часами и что я умру в ожидании. Я сдалась, бросила на него пристальный взгляд и спросила:

– Тебе что-нибудь нужно?

Уперевшись локтями в колени, он пристально смотрел на зажигалку Zippo в своих руках, которую то открывал, то закрывал. Он казался таким холодным, что по мне пробежал холодок.

– Скажи, зачем ты здесь. – Его акцент резал, словно ножом, но что заставило меня крепче сжать Библию, так этот тот факт, что вопрос был задан дьявольским голосом – голосом бессмертного, правившего Москвой и, вероятно, убивавшего чирлидерш просто для забавы.

Вопрос был неоднозначным, но я поняла, о чем он спрашивает. Как всегда, мой дух жаждал сразиться с ним, хотя внутренний голос предостерегал от этого. Я больше не была единственной, кого он мог раздавить своим дорогим ботинком.

– Я – залог.

«Клик».

– Чей залог?

«Клик».

Я сглотнула.

– Твой.

– Чей еще?

Наша борьба ужесточалась. С тем же успехом я могла бы вновь упасть перед ним на колени, чтобы он снова меня отверг. «Je ne suis pas fière. Tu n’es pas fière. Nous ne sommes pas fières. Я не горда. Ты не горд. Мы не горды».

Прерывисто вздохнув, я выдавила:

– Только твой.

– Только мой. – Слова прозвучали ледяным тоном, его взгляд наконец поднялся ко мне, темный, порочный. – Твои страдания, твое внимание, твое тело – все мое. – Едкие слова оседали на коже, замедляя каждый вдох. – Мне начинает казаться, что нужно доказать это тебе.

Мое сердце упало, когда я поняла, о чем речь. Поцелуй. Вернулось воспоминание о том, как Иван посмотрел на что-то у меня за спиной, прежде чем сделать свой ход.

Ронан и его скрытые камеры.

Я была всего лишь шахматной фигурой, пешкой в их игре. Мои чувства не имели значения. Никогда не имели. Жар прокатился по спине, когда зашевелилось негодование, стирая остатки страха.

Я швырнула книгу рядом на диван и встала.

– Прямо сейчас мне не интересно, может быть, завтра.

Его рык прозвучал в моих ушах, прежде чем он вскочил на ноги и перевернул журнальный столик. Антикварная вещь ударилась о стену и треснула вместе с моим самообладанием. Изящные украшения разлетелись в стороны, разбились об пол и покатились по мрамору.

И он заявлял, что у меня вспыльчивый характер.

Сердце застряло у меня в горле, но я, стоя на своем, выдержала его взгляд. Он воспользовался теперь свободным пространством между нами, чтобы шагнуть ко мне, в его глазах бушевала едва сдерживаемая ярость.

Что-то заставило его остановиться. Он выдохнул и провел рукой по груди так изысканно, будто был совершенно спокоен, прежде чем процедить сквозь зубы:

– Ступай в свою комнату, пока я не сделал ничего, о чем потом пожалею.

Секунду назад именно туда я и планировала пойти, хотя, поскольку он требовал этого, моя комната теперь стала последним местом, где я хотела бы быть. Он, вероятно, велит Юлии запереть дверь, и если мне придется провести еще хоть одну минуту одиночества, я взорвусь желтым конфетти.

Он давал мне выход, которым я должна была воспользоваться, но ноги отказывались двигаться, хотя разум велел убираться отсюда. Столько противоречивых чувств переплелось внутри, выведя мою систему из равновесия. Иван использовал меня, чтобы одержать верх над своим врагом. Ронан предал, похитил, отверг и озадачил меня. Я уставилась на него, впившись ногтями в ладони, пока хаос внутри молил об освобождении.

Его взгляд посуровел, и он велел мрачно:

– Иди.

Меня предупредили, так что, по сути, у меня не было оправданий тому, что сорвалось с моих губ. Поразмыслив, я решила, что во всем виновата мадам Ричи.

– Укуси меня.

Он смотрел на меня секунду, которая показалась вечностью, а затем с его губ сорвался жестокий, недоверчивый смешок, продемонстрировавший острые резцы. Стирая рукой невеселый смех, он ответил сквозь стиснутые зубы:

– Не говори, что ты этого не просила, котенок.

Одним движением он схватил мой затылок и притянул мои губы к своим. От грубости у меня перехватило дыхание, вырвалось болезненное шипение, когда он с силой прикусил мою нижнюю губу. Но когда он успокоил жжение мягким прикосновением языка, вспыхнуло пламя, разлив жидкий огонь у меня между ног.