– Понял, босс.

– Ронан, подожди…

Задняя дверь захлопнулась у меня за спиной.

Костя уже помогал водителю разгружать грузовик, полный замороженного мяса и кокаина. Я отпустил Вадима, который запнулся в своем мечтательном состоянии подростковой похоти, прежде чем твердо встать на ноги.

– Проклятье, – пробормотал он и потряс головой, будто пытался придти в себя. – Кажется, я влюбился.

Я рассмеялся.

– Ты передумаешь, когда поймешь, что у тебя есть стандарты. Или про крайней мере один.

– Не знаю, что это такое, но когда ее увидел, перестал дышать. А потом почувствовал… зуд.

Костя ящиком открыл заднюю дверь.

– Звучит как лобковые вши.

Вадим нахмурился.

– Заткнись. Это не то.

– Только потому, что ты еще никогда не совал ни в кого свой член.

Парень покраснел.

– Может быть, потому что у меня есть стандарты.

– Секунду назад ты не знал, что это.

Я взял у водителя планшет, нацарапал подпись и вернул его.

– Теперь знаю, – упрямо ответил Вадим. – И понимаю, что у меня они есть.

– Тогда ты точно будешь против, если Надя Смирнова захочет, чтобы ты ее трахнул после того, как Андрей кончит.

Вадим посмотрел растерянно, что заставило всех рассмеяться.

– Не обращай внимания, – сказал Костя. – Этого никогда не случится. У тебя нет ничего, чего хотели бы женщины.

– А что хотят женщины?

Прислушиваясь к разговору, я взял у водителя сигарету и прислонился к грузовику.

– Деньги, – ответил ему брат.

Это, очевидно, стало для Вадима плохой новостью, потому что он взглянул на свои потертые ботинки, прежде чем спросить:

– Что еще?

– Большой член.

Парень вскинул бровь.

– Значит, у тебя тоже нет того, чего хотят женщины.

Я, хохотнул, выпустив кольцо дыма.

– Маленький засранец. – Костя бросил ящик и бросился к Вадиму, который убегал от него по переулку, выкрикивая, что у его брата маленький член.

Я затянулся сигаретой и подумал о том, чего хотят женщины, и теперь, когда Мила стала частью этого уравнения, мое мнение изменилось.

– Проваливай, пацан, – рявкнул водитель, закрывая и защелкивая заднюю дверь грузовика. Обмен репликами был всего лишь фоновым шумом. Мои мысли сконцентрировались на девушке, которую я держал дома в плену.

– Есть хочется, дядя.

Мила хотела свечей и, скорее всего, кучу домашних животных.

– У матери попроси.

– У меня ее нет!

– Не моя проблема.

Возможно, будь у меня маленький член, я бы нравился Миле даже больше – он бы напоминал Миле маленького птенчика, о котором нужно заботиться.

– Эй, отпусти, толстяк!

Неприятный осадок остался, когда я понял, что Миле все равно, есть ли у меня деньги.

– Твоя мать шлюха! – орал пацан. – Жирная уродина, которой платят за то, чтобы она не раздевалась!

Это, наконец, привлекло мое внимание к драке в переулке. Я оттолкнулся от грузовика и увидел, как водитель тащит прочь мелкого пацана, а тот бьет его кулаками в живот, пытаясь высвободиться. Это был голодный сирота. Изобретательный на оскорбления. Он укусил водителя, и тот с грубым проклятием бросил его на тротуар. Водитель двинулся ударить его, но мое «Нет» заставило его кулак замереть на полпути.

– Мелкий сопливый ублюдок, – пробормотал он пацану, прежде чем вернуться к грузовику.

– Эй, дядя! – крикнул мне мальчик и поднялся на ноги. – Не дашь пару монет?

На вид ему было девять или десять, невысокий для своего возраста, но то, как он шагнул ближе, сложив руки ковшиком, словно сирота из телевизора, заставило меня прищуриться. Я знал, что будет, прежде чем это случилось, и все равно отреагировал слишком поздно.

Он наставил на меня пистолет, выстрелил и умчался прочь. Боль пронзила руку, заставив выронить сигарету. Я с раздражением уставился на бычок, потом на мальчика, бегущего по аллее.

– Ты скверный стрелок, пацан, – прорычал я вслед.

Он обернулся и показал два средних пальца.

Мелкий засранец.

Андрей вылетел из задней двери с незастегнутыми штанами и пистолетом в руках. Увидев убегающего пацана, ринулся за ним, но замер, когда я сказал:

– Пусть уходит.

В меня стрелял не пацан. Это стрелял Алексей. Презрение вспыхнуло в груди, когда я понял, что придется весь день разгребать его дерьмо.

Глава сорок четвертая

Похлопывание по щеке выдернуло меня из глубокого сна.

Мне не нужно было открывать глаза, чтобы понять, кто меня разбудил. Она пахла клубникой. Раньше я не любил запах этой ягоды, но теперь от него разгорался голод. Сильный. Ее волосы ласкали кожу. Я собирался обернуть пару прядей вокруг ладони и притянуть ее губы к своим, но шанса мне не представилось.

Она дала мне пощечину.

– Что за черт, Мила? – прорычал я, полностью просыпаясь.

Я лежал на диване в гостиной, пульсирующая рука свисала. Странно, я не помнил, как сюда попал. Когда я подумал, что буду разгребать дерьмо Алексея, я имел в виду именно это. Последнее, что я помнил, – как мне пришлось разбираться с одним из вагонов, который сошел с рельсов, разбился, а затем взорвался, когда я прибыл. Маленькие белые таблетки падали с неба как снег. Огорченно пискнув, Мила толкнула меня в грудь. Я сцепил зубы. Очевидно, сегодня она встала не с той ноги. Девушка попыталась отстраниться, но я схватил ее за запястье.

– Я не могла тебя разбудить! – воскликнула она, задыхаясь. – Я думала… Я…

От вида слез, бежавших по ее щекам, у меня ком встал в горле. Она решила, что я умер. Ни за что не умру полуобнаженным, валяясь на диване. Мысль была почти забавной, если бы не слезы Милы, из-за которых я чувствовал себя дерьмово. Хотя тот факт, что это были слезы обо мне, вызвал в груди теплое чувство, которое можно было сравнить только с новогодней радостью. А я даже не отмечал Новый Год.

– Мне казалось, ты веришь, что я бессмертный, котенок, – хрипло сказал я.

Она сглотнула.

– Столько крови…

Полная луна освещала комнату почти так же хорошо, как осветила бы лампа. Кровь стекала по моей руке, покрывая грудь и ее руки. Должно быть, она сняла с меня рубашку, чтобы увидеть рану. Я был удивлен, что не проснулся, хотя и не перевязал рану так, как следовало бы. Игры Алексея сделали это невозможным.

Альберт вытащил пулю и перевязал руку, но, судя по небольшой луже на полу, кровила она знатно. А тот факт, что я мог нормально двигать рукой, подсказывал, что выглядело это хуже, чем было на самом деле.

– Не вся кровь моя. – Кровь на моей груди была чужой.

– А чья? – Вероятно, она подумала об отце. Так и должно было быть. И так будет.

– Священника. – Как бы кощунственно это ни звучало, он действительно был дерьмовым священником у Алексея на жаловании.

Она прикусила губу.

– О.

Я был уверен, что ей будет что сказать, как только она осмыслит это, но Мила молчала, сидя на краю дивана в одной моей футболке. Она выглядела как влажная мечта Микеланджело. Как обычно, на ней не было бюстгальтера, соски просвечивали сквозь белую ткань. Очевидно, кровь во мне еще осталась, и она устремилась в пах.

Щеки с дорожками слез. Блестящие глаза. Ноги, за которые я готов умереть. Она была так красива, что один ее вид ударил меня под дых. Вагон поезда взорвался словно в боевике, но когда с неба падали таблетки, я видел Милу, одетую в желтое, стоящую на потрескавшемся тротуаре и ловящую снежинки ладонью.

В мире были и более жадные мужчины – включая ее отца – но я вдруг понял, что обошел их всех, когда нетерпеливый, алчный жар вспыхнул во мне по отношению к этой плачущей обо мне девушке.

Потянув ее прикушенную губу, я провел по ней татуированным пальцем.

– Ничего не скажешь о моей почерневшей душе?

Она подняла на меня мягкий взгляд.

– Нет.

Мой взгляд стал жестче, ее ответ вызвал иррациональную вспышку раздражения. В этом было трудно признаться даже себе, но эта девушка нравилась мне до неприличия. Мне нравилось, что она живет в моем доме, даже несмотря на всю грязь, которую тащила. Мне нравилось ее полное внимание и умные высказывания. Но что действительно нравилось, это ее сердце – мягкий орган в груди, который я мог вылепить так, чтобы он идеально ложился в ладонь.