Он схватил меня за подбородок и повернул мое лицо так, чтобы я посмотрела на него.
– Будешь связана, пока я не удостоверюсь, что ты можешь вести себя прилично.
Я смотрела сквозь него. Он заметил, и напряжение в воздухе сжало мои легкие, а затем отпустило и осело на пол, спокойное и апатичное, словно гладкая вода. Я выдохнула, когда по щеке неожиданно прошлась подушечка его большого пальца. Она скользнула по моим губам и слегка оттянула нижнюю. Мягкая ласка, тяжелая от его власти.
– Только не говори мне, что я уже сломал свою зверушку, – задумчиво сказал он.
Все эмоции, запертые годами послушания, вырвались на поверхность, и мои глаза вспыхнули.
– Катись к черту.
Он улыбнулся.
– Спи крепко, котенок.
Глава пятнадцатая
acatalepsy (сущ.) – неспособность понять что-либо по-настоящему
Я не пошевелилась, когда за ним закрылась дверь. Прохладный сквозняк коснулся моей обнаженной кожи, и по телу пробежала дрожь. Я была голой и замерзшей, мои запястья были неудобно сцеплены над головой, но каким-то образом мне удалось заснуть.
Ненависть к себе изматывала.
Я проснулась от косых лучей солнца, падавших на мое тело, и от неприятного давления в мочевом пузыре.
Впервые я осмотрела комнату при дневном свете. Я лежала в центре огромной постели с вычурным железным изголовьем и белым пуховым одеялом. Тяжелые шторы цвета крови обрамляли окно, под которым стояло удобное кресло. Пространство было просторным, выражая богатство в традиционном русском стиле. Не увидев никаких личных вещей, я предположила, что нахожусь в комнате для гостей.
Мой взгляд остановился на потрескавшейся деревянной двери, ведущей, как я надеялась, в ванную. Мне действительно нужно было в туалет, и я не собиралась мочиться в постель, увеличивая список своих унижений.
Я дернулась в веревках, пытаясь вывернуть запястья, но те были затянуты так туго, что мне удалось лишь натереть кожу до крови. Я издала сердитый разочарованный стон и сильно потянула на себя, готовая, если понадобится, выломать спинку кровати.
При звуке открывшейся двери я замерла.
В дверях стояла темноволосая женщина в узких джинсах и потертой футболке, обтягивающей небольшой изгиб ее беременного живота. На бедре она держала малышку, одетую, словно в платье, в огромную футболку группы Possesed и вязаные гольфы до середины бедра. И я могла поклясться, что она смотрела на меня с оттенком осуждения. На какой-то момент я подумала, что это, должно быть, девушка и дочь Ронана. Но потом она заговорила.
– Пожалуйста, скажи, что это какая-то извращенная ролевая игра.
Я не знала, что ответить, но выражение моего лица, должно быть, сказало ей все, что она хотела знать.
Она вздохнула и пробормотала:
– Родственнички.
Я смутно догадалась, что это, должно быть, жена брата, о которой говорил Ронан, но у меня не было времени подумать над этим, потому что в дверях появился мужчина, одетый в отличный синий костюм с чашкой-непроливайкой в руке.
Женщина подняла девочку повыше на бедре, ее голос был сух, когда она кивнула в мою сторону.
– Кристиан, посмотри, что сделал твой брат.
Мое тело напряглось от унижения, когда его взгляд встретился с моим, хотя он, казалось, оценивал ситуацию, а не мою полную наготу. Лицо у него было поразительным, словно высеченным изо льда совершенством, и один взгляд в его глаза заставил меня вспомнить фото в кабинете Ронана.
Он был мальчиком с фотографии.
Кристиан отвел от меня взгляд и ответил:
– Она Михайлова.
– Что такое Михайлова? – спросила маленькая девочка.
Женщина положила руку себе на бедро.
– Мне плевать, будь она даже дочерью Сатаны…
– Почти что, – ответил он.
– У Сатаны рожки. – Девочка посмотрела на меня с разочарованием. – У нее нет рожек.
Если забыть о странном ребенке, то разве не брата Кристиана тут называли Дьяволом? Невыносимо было, что все смотрели на меня, как на чудовище. Теперь, когда я знала, чем занимается папа, все эти холодные, полные страха взгляды, которые я ловила с момента прилета в Москву, внезапно обрели смысл.
– Я не оставлю ее в таком состоянии, – сказала женщина.
– Мама? – прошептала ее дочь. – Она моя няня?
– Няня. Нет, cara mia.
– О. – Девочка надула губы. – Тогда, наверное, надо отпустить ее, папа.
Сколько лет этой девочке? Неужели она выросла в гадючьем гнезде?
Мужчина казался недовольным тем, что на него ополчились жена и дочь, но спорить не стал. Он забрал девочку из рук жены и повернулся ко мне, голос у него был холоднее русской зимы.
– Тронешь мою жену, и то, что сделал с тобой мой брат, покажется цветочками.
Я сглотнула.
Его жена закатила глаза.
– Он немного нервный, но хороший. – Она попыталась закрыть дверь, но он не дал ей этого сделать, подставив ногу, и посмотрел, явно приказывая оставить дверь открытой. Она невинно улыбнулась ему, как будто ничего такого не сделала. Когда он наконец ушел, она подождала, нетерпеливо постукивая туфельками с гепардовым рисунком, пока он не отойдет достаточно далеко по коридору, чтобы не заметить, а потом закрыла дверь.
– Кстати, я Джианна. – Она подошла ко мне. – Я уверена, что зовут тебя не Михайлова.
Я помедлила, не зная, чего ожидать от нее, учитывая что ее муж ужасал, а шурин должен быть предан суду. Наконец я ответила:
– Мила.
– Приятно познакомиться, Мила. – Она села на край постели. – Откуда ты?
– Из Майами.
– О, обожаю Майами. Там лучшая кубинская кухня, – сказала она, весело добавив, – хотя на Кубе я как раз и не была.
Я уставилась не нее. Я уже не была уверена, в какой мир попала, и от этого начинала болеть голова.
Джианна боролась с веревкой на моем запястье, бормоча что-то на языке, который я приняла за итальянский. Пока что она была самым милым – хотя может и не самым здравомыслящим – человеком, которого я встретила, прилетев в Москву.
– Он научился вязать узлы в тюрьме, – бесцветно сказала я.
– Среди всего прочего, я уверена, – парировала она так, будто была раздражена, – интересно, тройничков у него там не было?
Она рассмеялась непониманию на моем лице.
– Извини, просто ненавижу тюремных медсестер. Накатывает иногда в самые странные моменты. – Она наконец освободила запястье и перешла к другому, и я поморщилась от боли в мышцах, когда опустила руку на постель. – Никогда не видела, чтобы Ронан привязывал женщину к постели только для того, чтобы оставить ее так. Надеюсь, эта мания у него пройдет.
Я начала понимать, что сумасшествие здесь – норма.
– Можем только надеяться, – сухо ответила я. Затем добавила с беспокойством: – Его девушка живет тут?
Это позабавило ее.
– Уверена, ад замерзнет прежде, чем у Ронана появится постоянная девушка. – Она помедлила, оглядев меня, ее взгляд остановился на моей шее, где, как я знала, остался засос. – Хотя опять же… глядя на это, я чувствую некоторый оптимизм.
Мне показалось, что она не шутит.
Я не хотела знать, как она сошлась со своим мужем.
– Я думала, Надя – его девушка, – медленно сказала я.
Она сморщила нос.
– Слава богу, нет. Из нее вышла бы ужасная невестка. Представляю себе разговор за ужином.
Мне стало немного легче от осознания того, что я не занималась интимными вещами с чьим-то парнем. Эта мысль лишь усугубляла болезненность ситуации. Однако сейчас это было наименьшей из моих забот.
– Я стараюсь держаться подальше от дел мужа и его брата, но иногда любопытство берет верх. У Ронана проблемы с твоим отцом, не с тобой. – Выругавшись по-итальянски, она дернула веревку. – Уверена, совсем скоро он уступит, и все будет улажено.
Она казалась равнодушной к тому факту, что уступка означала то, что голова моего папы украсит каминную полку Ронана. Безнадежность этой ситуации давила на грудь, пока я смотрела в потолок.